воскресенье, 27 октября 2024
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Ничего себе, еле зашла в Дайрик!..
Пароли - настолько ужасно забывчивая штука, что просто руки трясутся, когда тебе отказывают во входе.
Пароли - настолько ужасно забывчивая штука, что просто руки трясутся, когда тебе отказывают во входе.
суббота, 06 января 2024
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Он наступил. Но что он принесет? Продолжение или конец?.. Есть ли надежда?
вторник, 11 июля 2023
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Это безумие, просто безумие! Моя страна сошла с ума...
пятница, 03 апреля 2020
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Вторая неделя взаперти пошла, однако.
Вчера был самый малолюдный двор, а сегодня народ осмелел, словно хватил порцию неуязвимости, и стал шастать туда-сюда. Ладно бы поодиночке, так нет же - кучками. Родители с детьми, подростки целой компанией... Надо ли говорить, что все - без масок? В масках только те, кто мусор несет.
Некоторые закупились, тащат пакеты с едой из магазина; у одного маска болтается на шее, как пионерский галстук, у другого - в руке висит (видимо, для проформы); третий дошел до своего двора и стащил с лица (дома и стены помогают, разве нет?)
Позвонил один знакомый из Москвы. Спрашиваю, носит ли маску. "Не-е, - отвечает, - зачем? Она бесполезна. Меня ничего не берет. Завтра еду в администрацию Президента, - получать пропуск, чтобы везде можно было ходить".
Хм... Бессмертный ты, что ли? - думаю. Только даже будь это так, пропуск я бы таким не давала. "Должен остаться только один"(С), да? А нам тоже жить охота.
А вам?
Вчера был самый малолюдный двор, а сегодня народ осмелел, словно хватил порцию неуязвимости, и стал шастать туда-сюда. Ладно бы поодиночке, так нет же - кучками. Родители с детьми, подростки целой компанией... Надо ли говорить, что все - без масок? В масках только те, кто мусор несет.
Некоторые закупились, тащат пакеты с едой из магазина; у одного маска болтается на шее, как пионерский галстук, у другого - в руке висит (видимо, для проформы); третий дошел до своего двора и стащил с лица (дома и стены помогают, разве нет?)
Позвонил один знакомый из Москвы. Спрашиваю, носит ли маску. "Не-е, - отвечает, - зачем? Она бесполезна. Меня ничего не берет. Завтра еду в администрацию Президента, - получать пропуск, чтобы везде можно было ходить".
Хм... Бессмертный ты, что ли? - думаю. Только даже будь это так, пропуск я бы таким не давала. "Должен остаться только один"(С), да? А нам тоже жить охота.
А вам?
понедельник, 07 октября 2019
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Люди добрые, кажется, я попала... В архив. То есть, я даже не знаю, куда. Вроде как оказалась между небом и землей - видна только часть дневника, а остальное где-то... Где-то...
понедельник, 18 июня 2018
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
...Осень-тряпичница ходит, вздыхает, хмурится,
Пальцами стылыми перебирает свои сокровища.
Листья увядшие...Лужи из серого люрекса...
С неба сочится каплями дождь, как сукровица...
Вот откуда ЭТО взялось, кто знает? Знаете - пишите!
Пальцами стылыми перебирает свои сокровища.
Листья увядшие...Лужи из серого люрекса...
С неба сочится каплями дождь, как сукровица...
Вот откуда ЭТО взялось, кто знает? Знаете - пишите!
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Сколько было — крови, и слов, и власти, сколько раз планеты рвались на части, всех стирает прошлое, словно ластик — вот они ушли, и остались мы. Слово «мы» — щекотно, смешно и жутко, звезды пляшут, бьются на промежутки, пахнет горьким дымом чужая куртка, темнота колышется на стекле. Моё имя — острое, как осока, я стараюсь — сильным, другим, высоким. Так лети по небу, бродяга-сокол, как ты делал целую тыщу лет.
Сила — нет, не так, не в джедайском трюке. Сила — выбор, сердце, улыбки, руки. На заре турбина ревёт, как вуки, ничего не спето, не решено.
Слово «мы» трепещет, как оригами. Я не знаю, как это — быть врагами.
Вот бежит галактика под ногами,
далеко-далёко,
давным-давно.
© Джек-с-фонарём
Сила — нет, не так, не в джедайском трюке. Сила — выбор, сердце, улыбки, руки. На заре турбина ревёт, как вуки, ничего не спето, не решено.
Слово «мы» трепещет, как оригами. Я не знаю, как это — быть врагами.
Вот бежит галактика под ногами,
далеко-далёко,
давным-давно.
© Джек-с-фонарём
воскресенье, 07 января 2018
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
,,,Ого!.. Оказывается, целый год уже промелькнул... Где все? Где я?.. Или это уже риторическое?..))
воскресенье, 01 января 2017
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Ура! Всех-всех, кого знаю (и не знаю)) и люблю, поздравляю с наступившим Новым годом!!! Надеюсь, он будет хорошим, добрым и радостным! "Мои", не теряйтесь...)))
пятница, 13 мая 2016
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Чтобы не забыть:
Лев Гроссман - "Волшебники".
Лев Гроссман - "Волшебники".
четверг, 30 июля 2015
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
- Не стоит этого делать, - произнес тихий безжизненный голос откуда-то из-за Олеговой спины.
Наверное, в таких ситуациях принято холодеть от ужаса или, на худой случай – каменеть. Странно, но Олег в тот момент не испытал ни того ни другого. Может, потому, что не верил в такое. Или – напротив – потому что был к этому готов. Безумие приходит по-разному. И каждый борется с ним, как может.
- Да?.. – язвительно усмехнулся Олег. Острый холодный металл коснулся кожи запястья. – Знаешь, иногда даже памяти слишком мало для того, чтобы остаться.
- Этого более чем достаточно. Я же ведь существую, - резонно возразил голос.
- Сомневаюсь, - сказал Олег, крепче сжимая руку.
- Вот как?.. – голос попытался засмеяться. Вместо этого получилось какое-то дряблое шелестение. – Ты думаешь, что сошел с ума от одиночества и теперь слышишь несуществующие голоса? Тебе легче думать именно так?
- Да, так и есть. Я сошел с ума… - пробормотал Олег. – А ты просто воплощение моей тоски и отчаяния. Тебя нет.
- Странно. С кем же в таком случае ты ведешь столь изощренную философскую беседу? – с оттенком иронии поинтересовался голос.
- Сумасшедшие часто разговаривают сами с собой, - буркнул Олег, явно чувствуя себя побежденным.
- Значит, тебе легче признать, что ты не в своем уме, нежели согласиться с тем, что рамки существующей вокруг тебя реальности расширились?
- Расширились??.
Олега затрясло. На коже под лезвием проступили крохотные красные бусинки.
После того, как не стало Вальки, мир его сжался до размеров кресла, сколлапсировавшись, словно звезда, у которой до предела выгорело все топливо, дававшее ей возможность жить. То же чувствовал и Олег: произошедшее с ним за последние полгода опустошило его до конца. Он словно выгорел изнутри.
- Расширились? – повторил он и, запрокинув голову, рассмеялся смехом человека, балансирующего на грани истерики. – Прекра-а-асно! Чем еще порадуешь, чертов философ? Впрочем, не говори: я и так все знаю. Ведь ты не что иное, как мое второе «я», альтер эго, облекшееся в звуковую форму.
Теперь засмеялся голос.
- У тебя слишком большое самомнение для самоубийцы. Будь я твоим вторым «я», ты бы быстро расправился со мной и скрутил в рог железными доводами и неопровержимыми аргументами. Разве не так? Но я все еще здесь, и это ставит тебя в тупик, заставляя прятаться от реальности, вместо того, чтобы повернуться и взглянуть ей – мне – в лицо. Ты слишком упрям, чтобы признать, что я прав. Жаль, что твоего упрямства не хватило на то, чтобы жить дальше…
- «Жить»?.. – пробормотал Олег. – Ты называешь это жизнью?..
Он поднял голову и оглядел свое убогое жилье.
…Жить – это значило, дождавшись Вальку, с головой окунуться в поток окружавших его новостей, дел, людей и событий. Это значило, даже будучи безнадежным недвижным калекой, ощущать, как ты бежишь куда-то навстречу свежему грозовому ветру, и твоя грудь наполняется легкостью и свободой, и ты, несмотря на свои скованные болезнью ноги, способен вознестись туда, где это уже становится неважным, потому что у тебя отрастают крылья, и ты можешь лететь, куда пожелаешь. Это значило быть вихрем и создавать вокруг себя вихрь из людей, новых впечатлений, из повседневных забот и радостей, из веселья и печали, из рассветного солнца и звона трамвая, из любимой работы и услышанных где-то песен, - словом, из того, что люди давно перестали замечать и считать чем-то особенным. Вот что значило «жить». Все остальное было бессмысленно. Даже то, что он сейчас делал.
Но как все это выразить вслух, как рассказать об этом, он не знал. Рука его разжалась, и стальное лезвие со звоном упало на пол.
- Я тебя понимаю, - почти сочувствующе сказал голос. - Потому я здесь.
- Ты чего-то ждешь от меня? – спросил Олег, зажимая порез.
- Ты близок к догадке, - голос, казалось, усмехнулся.
- Но ничего, кроме этого кресла, у меня нет. Мне нечего тебе дать, - устало пожал плечами Олег.
- Ты ошибаешься. По сравнению со мной ты настоящий богач. Повернись и посмотри на меня.
Олег взялся за поручни и развернул кресло. Он не спешил, откладывая тот момент, когда нужно будет поднять глаза и взглянуть на того, кто или что за ним стоит. Потому что боялся увидеть там пустоту и окончательно увериться в собственном безумии.
Пустоты не было.
Его встретил взгляд тусклых и холодных, словно болотные огни, глаз. А то, что могло считаться телом, колебалось, мерцало и просвечивало насквозь.
- Ты – призрак?? – только и смог выговорить Олег, пока его мозг пытался справиться с тем, что он не спит.
- Браво, капитан Очевидность! – губы призрака растянулись в саркастической улыбке. – Впрочем, для человека в твоем положении это простительно. И даже неплохо.
- Хочешь сказать, для такого урода?..
- …для человека, впервые столкнувшегося с чем-то выходящим за рамки обыденности. Именно это я и хотел сказать, и ничего более, - сухо поправил призрак.
- Ну да, ну да, - выходящим за рамки обыденности… И ничего более! – пробормотал Олег себе под нос и вдруг весело рассмеялся. От его уныния не осталось и следа.
- Эй!.. – позвал он через минуту, удивленно озираясь, но ему никто не ответил.
***
…Кое-как перевязав руку, он заснул прямо в кресле и проспал почти до захода, однако проснулся как никогда отдохнувшим и бодрым. Первой мыслью было: «А не приснилось ли всё?»
Олег огляделся, ища какие-нибудь свидетельства вчерашнего разговора или хотя бы признаки пребывания своего странного ночного гостя. Как и следовало ожидать, - ничего. Ни пылинки, ни пушинки, ни перышка. А хотелось бы каких-нибудь материальных доказательств. Впрочем, что это он? «Пушинки – скорее, по части ангела», - подумал Олег. Его вчерашний визитер – если, конечно, не был плодом его больного воображения, - на ангела явно не тянул.
У окна что-то тускло блеснуло. «Скальпель! Значит…» Значит, все не сон. Он потрогал перевязанное запястье. Оно не болело, только слегка пощипывало. Размотав платок, Олег увидел тонкий красный шрамик. – То самое доказательство.
Олег прекрасно помнил свое вчерашнее намерение довести дело до конца. И если уж он этого не сделал, то остановить его могло только что-то сверхвыдающееся.
…Весь день он был на подъеме: сготовил нехитрый обед из банки сардин и завалявшихся под мойкой трех картофелин, помыл за собой посуду, с горем пополам подмел в комнате, а остаток дня посвятил чтению. Выбрал пару и без того до дыр зачитанных книжек и просто смаковал любимые места, удивляясь и смеясь похождениям героев, как в первый раз.
Спать не хотелось абсолютно, и Олег даже не заметил, что перевалило уже далеко за полночь.
- Рад, что ты в добром здравии и наконец готов к адекватной беседе, - с видимым удовлетворением проговорил словно из-под земли появившийся призрак, переливаясь молочно-жемчужным светом. – Признаюсь, истерики, визги и обмороки никоим образом не способствовали бы пониманию.
- Да, кажется, я вчера был не в лучшей форме, - с виноватой улыбкой почесал макушку Олег. – Наговорил там всякого…
- Не волнуйся. Ты отлично держишься. А, значит, я могу продолжить.
- Чего же ты хочешь от меня, о мой бесплотный друг – или дух?.. – патетически воскликнул Олег, откладывая книгу. – Взываешь ли ты о мести или же возвещаешь о грядущих событиях? А, может, ты пришел указать мне путь к запрятанным в тайниках несметным сокровищам?
- Ни то, ни другое, ни третье. Я хочу предложить тебе весьма выгодную сделку.
- И чем же мне придется торговать? – Олег уже по-настоящему веселился. - Собственной душой? Прости, приятель, но тут ты не по адресу.
- Прекрати ёрничать, - недовольно поморщился призрак. – Я не тот, за кого ты меня принял. И души не скупаю.
- Но, кажется, я уже говорил, что у меня ничего нет.
- Короткая же у тебя память.
- Постой, - больше шутя, чем всерьез, сказал Олег, - если не путаю, речь шла о моем кресле. Забирай его, если хочешь! Это первое, с чем я расстался бы охотнее всего, и последнее, о чем стал бы жалеть.
- Твое кресло мне не нужно. Более того, в моих силах сделать так, что тебе оно тоже не понадобится.
- Кажется, я знаю, на что ты намекаешь, - хмыкнул Олег. – Мне такой способ тоже известен. Я даже пытался им воспользоваться. Однако ты сам помешал мне.
- То, о чем ты говоришь, не решало проблему. Вот почему я сказал, что делать этого не стоит.
Олег обескуражено поднял брови.
- Прости, я вконец запутался и уже ничего не соображаю. Если ты не против, переместимся на кухню: тебе ведь все равно, где висеть?.. Пока ты будешь объяснять, что имел в виду, и рассказывать свою историю, я сварю себе кофе. Боюсь, мои мозги окончательно вскипят, если я как следует не взбодрюсь.
Турка весело бурлила и нетерпеливо плевалась кипятком, дожидаясь, пока Олег на ручной кофемолке перемелет темные душистые зерна.
Призрак залетел на кухню и пошатался туда-сюда, будто что-то вынюхивающий пес. Но больше всего он походил на старое выцветшее и вылинявшее первомайское полотнище, которое бесцельно носит ветром. Олег, нарезая на бутерброды давней давности колбасу, косился на него со смешанным чувством удивления и любопытства.
Закончив свои изыскания, призрак завис в углу рядом с холодильником, видимо, найдя это место наиболее подходящим своему статусу.
- Аура у тебя в квартире та еще, - недовольно сказал призрак, словно отчитывая Олега за немытую посуду или не застеленную вовремя кровать. – Места приличного не найдешь.
Олег пожал плечами. Он не знал, кто жил тут до него, но наводнившая жилье тоска все-таки по большей части досталась ему от прежнего жильца. Хотя и он, конечно, вложил в нее свою лепту.
- С декором и музыкой облом, согласен, - сказал он, с аппетитом жуя бутерброд. – Но вообще-то гостей я как-то не ждал; а незваный гость, сам понимаешь, хуже кого. Так что, если что не так – звиняйтэ и ласкаво просимо!
Олег указал рукой на дверь. Потом отхлебнул кофе и блаженно причмокнул.
- Ладно, ладно, - проворчал призрак. – Понял уже…
- А раз понял, говори, зачем явился.
- Скажу. Только вот не надо делать вид, что всё у тебя как у всех и даже лучше. Да твою тоску хоть сейчас можно уже на полях использовать вместо отравы: все вредители от нее тут же передохнут! Сам говорил: это не жизнь. Или будешь отпираться?
- Не буду, - буркнул Олег. – Правда, я думал, вам такое как раз и нравится.
- Какое «такое»? – поинтересовался призрак.
- Ну… готичное, что ли… Мрачное. Брутальное.
- Что-о??.
Призрак заколыхался, издавая странный шелестящий звук. Было похоже, будто отряхивают от снега старую меховую шубу.
- А что? – обиделся Олег, догадавшись, что призрак смеется. – Вы же существа тьмы и печали. Значит, вас должно привлекать все, что с ней связано.
Он не понял, что произошло.
Глаза призрака вдруг вспыхнули, словно фары наезжающего на него автомобиля, а потом на Олега дохнуло стылым холодом. Призрак висел у самого его лица, и выражение его глаз говорило о том, что он просто в ярости.
- Да что ты об этом знаешь? – свирепо спросил призрак. – Что ты знаешь о тьме и о том, «что с ней связано»? Ты думаешь, если развел всю эту декадентщину, то тебе уже что-то известно о печали? Ты считаешь, что поддавшись собственной слабости, ты как-то приблизился к пониманию тоски? Ты всерьез полагаешь, если удача на минуту отвернулась от тебя, ты уже постиг все глубины отчаяния? Или тебе кажется, что научившись бросаться красивыми словами, в которых ничего не смыслишь, ты овладел тайнами мрака?.. В таком случае – ты просто глупец! Ты и рядом с этим не стоял. Ты упомянул о тоске? А что бы ты сказал, если бы не мог ощутить ни ветра, ни солнечного луча на своем лице, ни аромата цветка; не чувствовал прикосновения чьей-то руки; не знал, как радоваться новому дню или приходу друга; забыл, что такое слезы?.. Ты говорил об отчаянии? Тогда представь себе, каково это: перестать ощущать биение собственного сердца или ток крови… И день ото дня существовать, перебирая зерна памяти, в которых живет отголосок того, что потеряно, и что уже недостижимо. Сухие зерна, сложенные в мешок… Их все больше, но что толку в сухом зерне? Даже если их тысячи, этого слишком мало, слишком мало для того, чтобы жить! Не осталось того, что наполняло все смыслом. Ни вкусов, ни запахов, ни эмоций… Мир подернулся серой пленкой. И всё осталось там, за этой пеленой. Оно рядом, но прикоснуться к нему нельзя. Как бы ни старался... – призрак, переводя дух, замолчал.
Олег видел его яростно горящие глаза, похожие на два маленьких раскаленных жерла из самого сердца земли. Постепенно огонь в них угасал, пока они вновь не стали двумя маленькими болотными огоньками. Вместе с огнем ушли и эмоции Олегового собеседника. Его голос снова стал холоден и безжизнен. А еще, как показалось Олегу, его наполнила невероятная усталость.
- Мы по горло сыты твоей готикой, - проговорил призрак, - а мрачного и брутального в нашей жизни столько, что нас от этого просто тошнит.
- Но… Что же в таком случае вы хотите?..
Призрак с горечью усмехнулся.
- Неужели ты еще не догадался? – сказал он. - Того, что вы, люди, ни во что не ставите и ни во что не цените, пока это у вас есть. Того, чем разбрасываетесь и безжалостно разбазариваете, словно оно никогда не закончится и будет длиться вечно… Вы, люди, не понимаете…
- Ты презираешь людей?
- Да нет же, кретин, нет!! Мы просто, как и вы, хотим жить. Жить!!
- Но ведь ты и так живешь… в некотором смысле.
- Это не жизнь… - эхом Олеговских слов прошелестел призрак. – Ты сам говорил. Ты такой же, как я…
- Но зачем же тогда ты пришел ко мне? Именно ко мне!.. Почему я? – допытывался Олег.
- У тебя есть то, что нужно мне. А у меня – то, что необходимо тебе. Потому и пришел, идиот!.. – раздражаясь, ответил призрак.
При последних словах Олег замер. В интонации, с которой они были сказаны, ему послышалось что-то знакомое. И мысль, которая после этого пришла ему в голову, была настолько нелепой и бредовой, что, наверное, следовало ее озвучить вслух.
- Валька?..
Призрак дернулся. Прозрачное, как плоть медузы, тело его заколебалось, задрожало, пошло мелкой рябью.
- Это ведь ты, да?.. Ты?..
- Кто такой этот …Валька? – призрак на секунду помедлил, словно примеряя на себя это имя.
Олега будто холодной водой окатили.
- Друг. – коротко бросил он и в сердцах стукнул себя по лбу. – Какой же я дурак! Размечтался!.. Ты – не Валька…
- Не знаю… - вдруг растерянно сказал призрак. – Может быть… немножко… Не помню.
- Не понимаю… Как это – не помнишь? Ты ведь говорил, что именно память дает тебе возможность существовать.
- Да. Это так. Но у нас, у призраков, все немного иначе, чем у людей.
- В каком смысле?
- Видишь ли… - начал призрак. – Хм… Боюсь, если стану вдаваться в физические законы, на которых это основано, тебе ничего не будет понятно: все слишком сложно и запутано. Поэтому объясню в двух словах, – и преподавательским голосом продолжил: – Покидая тела и переходя в подобное состояние, мы изменяемся не только физически, но и перерождаемся духовно, вливаясь в некое общее поле. Отныне мы не привязаны к какому-либо конкретному «я», мы – это конгломерат из того, что принято называть душами.
Поэтому в некотором смысле память у нас общая. Она помогает нам не исчезнуть. Но она лишена личностной сущности, очищена и выхолощена от индивидуальности. Мы не помним, кем были до перерождения. Мы только носим в себе память бесчисленных жизней, воспоминания о настоящем и ушедшем. Но что такое воспоминание по сравнению с настоящей жизнью? Туманный снимок реальности, безликий и бездушный ее отпечаток…
- Знакомо…
- Вот почему я здесь. Если ты согласишься, мы можем это изменить.
- Как?
- Слившись в единое целое.
- То есть… Тебе нужно мое тело, так что ли? В качестве вместилища? - Олег хмуро усмехнулся. - Но разве ты не заметил, приятель, что выбрал для этого слегка подпорченный сосуд? Что тебе в нем проку? Впрочем… - взгляд скользнул по лежащему на полу лезвию. - Что так – что так… Мне все равно. Делай с ним что хочешь.
- Значит, если я займу его, ты уступишь без боя?.. – холодно проговорил призрак.
- Просто, думаю, в любом случае вряд ли смогу что-то предпринять, - признался Олег, глядя в сторону.
Глаза призрака на мгновение гневно вспыхнули.
- Получается, ты считаешь, что я собираюсь присосаться к тебе, как пиявка? Я тебе что, паразит?..
- Скажешь, не так? – обозлился Олег. - Разве ваш брат этим не промышляет? Найдете себе какого-нибудь идиотуса вроде меня, и ездите на нем, пока он копыта не отбросит. А что? Очень удобно: никто ведь о нем даже не вспомнит. Кому он нужен, несчастный калека? А как поизносится, можно и другого поискать. Проблем-то!..
- Ты, кажется, насмотрелся низкопробных пошлых фильмов, «приятель», - передразнил Олега призрак. Глаза его просто полыхали. А голос стал низким и рокочущим, словно дальние отголоски грома.
Но Олег не обратил на это внимания. Его несло.
- Да ладно тебе! – цинично хохотнул он. – Чего церемониться? Давай уж, вселяйся. Только побыстрее, а то меня чего-то с души воротит. И давай безо всех этих красивостей насчет помощи и спасения, идет?.. Лучше по-деловому. По-современному. Как все живут. «Пришел. Увидел. Захватил». Как тебе привычнее. Свидетелей все равно нет; да и полицию вызывать я не буду; не поверят. А передо мной можешь не прикидываться душкой. Все вы одинаковые.
- Ты действительно так считаешь?.. – медленно и тихо спросил призрак.
Олег не ответил, усиленно делая вид, что разглядывает обои. Они еще больше покоробились и пошли сизыми пузырями.
Краем глаза Олег увидел, как призрак заметался из стороны в сторону, будто ища выхода, а потом исчез из поля зрения. Когда Олег решился повернуть голову, его нигде не было.
Олег понял, что только что оскорбил его до глубины души. Оскорбил человека, просто выместив на нем всю накопившуюся за прошедшее время злость. Ну, хорошо, - пусть не человека, призрака… Что с того? Даже в этом случае он не вправе был бросать ему такие обвинения.
На душе вдруг снова стало сумрачно и слякотно. Как будто кто-то вылил туда ушат зловонной осенней жижи.
Продолжение следует.
Наверное, в таких ситуациях принято холодеть от ужаса или, на худой случай – каменеть. Странно, но Олег в тот момент не испытал ни того ни другого. Может, потому, что не верил в такое. Или – напротив – потому что был к этому готов. Безумие приходит по-разному. И каждый борется с ним, как может.
- Да?.. – язвительно усмехнулся Олег. Острый холодный металл коснулся кожи запястья. – Знаешь, иногда даже памяти слишком мало для того, чтобы остаться.
- Этого более чем достаточно. Я же ведь существую, - резонно возразил голос.
- Сомневаюсь, - сказал Олег, крепче сжимая руку.
- Вот как?.. – голос попытался засмеяться. Вместо этого получилось какое-то дряблое шелестение. – Ты думаешь, что сошел с ума от одиночества и теперь слышишь несуществующие голоса? Тебе легче думать именно так?
- Да, так и есть. Я сошел с ума… - пробормотал Олег. – А ты просто воплощение моей тоски и отчаяния. Тебя нет.
- Странно. С кем же в таком случае ты ведешь столь изощренную философскую беседу? – с оттенком иронии поинтересовался голос.
- Сумасшедшие часто разговаривают сами с собой, - буркнул Олег, явно чувствуя себя побежденным.
- Значит, тебе легче признать, что ты не в своем уме, нежели согласиться с тем, что рамки существующей вокруг тебя реальности расширились?
- Расширились??.
Олега затрясло. На коже под лезвием проступили крохотные красные бусинки.
После того, как не стало Вальки, мир его сжался до размеров кресла, сколлапсировавшись, словно звезда, у которой до предела выгорело все топливо, дававшее ей возможность жить. То же чувствовал и Олег: произошедшее с ним за последние полгода опустошило его до конца. Он словно выгорел изнутри.
- Расширились? – повторил он и, запрокинув голову, рассмеялся смехом человека, балансирующего на грани истерики. – Прекра-а-асно! Чем еще порадуешь, чертов философ? Впрочем, не говори: я и так все знаю. Ведь ты не что иное, как мое второе «я», альтер эго, облекшееся в звуковую форму.
Теперь засмеялся голос.
- У тебя слишком большое самомнение для самоубийцы. Будь я твоим вторым «я», ты бы быстро расправился со мной и скрутил в рог железными доводами и неопровержимыми аргументами. Разве не так? Но я все еще здесь, и это ставит тебя в тупик, заставляя прятаться от реальности, вместо того, чтобы повернуться и взглянуть ей – мне – в лицо. Ты слишком упрям, чтобы признать, что я прав. Жаль, что твоего упрямства не хватило на то, чтобы жить дальше…
- «Жить»?.. – пробормотал Олег. – Ты называешь это жизнью?..
Он поднял голову и оглядел свое убогое жилье.
…Жить – это значило, дождавшись Вальку, с головой окунуться в поток окружавших его новостей, дел, людей и событий. Это значило, даже будучи безнадежным недвижным калекой, ощущать, как ты бежишь куда-то навстречу свежему грозовому ветру, и твоя грудь наполняется легкостью и свободой, и ты, несмотря на свои скованные болезнью ноги, способен вознестись туда, где это уже становится неважным, потому что у тебя отрастают крылья, и ты можешь лететь, куда пожелаешь. Это значило быть вихрем и создавать вокруг себя вихрь из людей, новых впечатлений, из повседневных забот и радостей, из веселья и печали, из рассветного солнца и звона трамвая, из любимой работы и услышанных где-то песен, - словом, из того, что люди давно перестали замечать и считать чем-то особенным. Вот что значило «жить». Все остальное было бессмысленно. Даже то, что он сейчас делал.
Но как все это выразить вслух, как рассказать об этом, он не знал. Рука его разжалась, и стальное лезвие со звоном упало на пол.
- Я тебя понимаю, - почти сочувствующе сказал голос. - Потому я здесь.
- Ты чего-то ждешь от меня? – спросил Олег, зажимая порез.
- Ты близок к догадке, - голос, казалось, усмехнулся.
- Но ничего, кроме этого кресла, у меня нет. Мне нечего тебе дать, - устало пожал плечами Олег.
- Ты ошибаешься. По сравнению со мной ты настоящий богач. Повернись и посмотри на меня.
Олег взялся за поручни и развернул кресло. Он не спешил, откладывая тот момент, когда нужно будет поднять глаза и взглянуть на того, кто или что за ним стоит. Потому что боялся увидеть там пустоту и окончательно увериться в собственном безумии.
Пустоты не было.
Его встретил взгляд тусклых и холодных, словно болотные огни, глаз. А то, что могло считаться телом, колебалось, мерцало и просвечивало насквозь.
- Ты – призрак?? – только и смог выговорить Олег, пока его мозг пытался справиться с тем, что он не спит.
- Браво, капитан Очевидность! – губы призрака растянулись в саркастической улыбке. – Впрочем, для человека в твоем положении это простительно. И даже неплохо.
- Хочешь сказать, для такого урода?..
- …для человека, впервые столкнувшегося с чем-то выходящим за рамки обыденности. Именно это я и хотел сказать, и ничего более, - сухо поправил призрак.
- Ну да, ну да, - выходящим за рамки обыденности… И ничего более! – пробормотал Олег себе под нос и вдруг весело рассмеялся. От его уныния не осталось и следа.
- Эй!.. – позвал он через минуту, удивленно озираясь, но ему никто не ответил.
***
…Кое-как перевязав руку, он заснул прямо в кресле и проспал почти до захода, однако проснулся как никогда отдохнувшим и бодрым. Первой мыслью было: «А не приснилось ли всё?»
Олег огляделся, ища какие-нибудь свидетельства вчерашнего разговора или хотя бы признаки пребывания своего странного ночного гостя. Как и следовало ожидать, - ничего. Ни пылинки, ни пушинки, ни перышка. А хотелось бы каких-нибудь материальных доказательств. Впрочем, что это он? «Пушинки – скорее, по части ангела», - подумал Олег. Его вчерашний визитер – если, конечно, не был плодом его больного воображения, - на ангела явно не тянул.
У окна что-то тускло блеснуло. «Скальпель! Значит…» Значит, все не сон. Он потрогал перевязанное запястье. Оно не болело, только слегка пощипывало. Размотав платок, Олег увидел тонкий красный шрамик. – То самое доказательство.
Олег прекрасно помнил свое вчерашнее намерение довести дело до конца. И если уж он этого не сделал, то остановить его могло только что-то сверхвыдающееся.
…Весь день он был на подъеме: сготовил нехитрый обед из банки сардин и завалявшихся под мойкой трех картофелин, помыл за собой посуду, с горем пополам подмел в комнате, а остаток дня посвятил чтению. Выбрал пару и без того до дыр зачитанных книжек и просто смаковал любимые места, удивляясь и смеясь похождениям героев, как в первый раз.
Спать не хотелось абсолютно, и Олег даже не заметил, что перевалило уже далеко за полночь.
- Рад, что ты в добром здравии и наконец готов к адекватной беседе, - с видимым удовлетворением проговорил словно из-под земли появившийся призрак, переливаясь молочно-жемчужным светом. – Признаюсь, истерики, визги и обмороки никоим образом не способствовали бы пониманию.
- Да, кажется, я вчера был не в лучшей форме, - с виноватой улыбкой почесал макушку Олег. – Наговорил там всякого…
- Не волнуйся. Ты отлично держишься. А, значит, я могу продолжить.
- Чего же ты хочешь от меня, о мой бесплотный друг – или дух?.. – патетически воскликнул Олег, откладывая книгу. – Взываешь ли ты о мести или же возвещаешь о грядущих событиях? А, может, ты пришел указать мне путь к запрятанным в тайниках несметным сокровищам?
- Ни то, ни другое, ни третье. Я хочу предложить тебе весьма выгодную сделку.
- И чем же мне придется торговать? – Олег уже по-настоящему веселился. - Собственной душой? Прости, приятель, но тут ты не по адресу.
- Прекрати ёрничать, - недовольно поморщился призрак. – Я не тот, за кого ты меня принял. И души не скупаю.
- Но, кажется, я уже говорил, что у меня ничего нет.
- Короткая же у тебя память.
- Постой, - больше шутя, чем всерьез, сказал Олег, - если не путаю, речь шла о моем кресле. Забирай его, если хочешь! Это первое, с чем я расстался бы охотнее всего, и последнее, о чем стал бы жалеть.
- Твое кресло мне не нужно. Более того, в моих силах сделать так, что тебе оно тоже не понадобится.
- Кажется, я знаю, на что ты намекаешь, - хмыкнул Олег. – Мне такой способ тоже известен. Я даже пытался им воспользоваться. Однако ты сам помешал мне.
- То, о чем ты говоришь, не решало проблему. Вот почему я сказал, что делать этого не стоит.
Олег обескуражено поднял брови.
- Прости, я вконец запутался и уже ничего не соображаю. Если ты не против, переместимся на кухню: тебе ведь все равно, где висеть?.. Пока ты будешь объяснять, что имел в виду, и рассказывать свою историю, я сварю себе кофе. Боюсь, мои мозги окончательно вскипят, если я как следует не взбодрюсь.
Турка весело бурлила и нетерпеливо плевалась кипятком, дожидаясь, пока Олег на ручной кофемолке перемелет темные душистые зерна.
Призрак залетел на кухню и пошатался туда-сюда, будто что-то вынюхивающий пес. Но больше всего он походил на старое выцветшее и вылинявшее первомайское полотнище, которое бесцельно носит ветром. Олег, нарезая на бутерброды давней давности колбасу, косился на него со смешанным чувством удивления и любопытства.
Закончив свои изыскания, призрак завис в углу рядом с холодильником, видимо, найдя это место наиболее подходящим своему статусу.
- Аура у тебя в квартире та еще, - недовольно сказал призрак, словно отчитывая Олега за немытую посуду или не застеленную вовремя кровать. – Места приличного не найдешь.
Олег пожал плечами. Он не знал, кто жил тут до него, но наводнившая жилье тоска все-таки по большей части досталась ему от прежнего жильца. Хотя и он, конечно, вложил в нее свою лепту.
- С декором и музыкой облом, согласен, - сказал он, с аппетитом жуя бутерброд. – Но вообще-то гостей я как-то не ждал; а незваный гость, сам понимаешь, хуже кого. Так что, если что не так – звиняйтэ и ласкаво просимо!
Олег указал рукой на дверь. Потом отхлебнул кофе и блаженно причмокнул.
- Ладно, ладно, - проворчал призрак. – Понял уже…
- А раз понял, говори, зачем явился.
- Скажу. Только вот не надо делать вид, что всё у тебя как у всех и даже лучше. Да твою тоску хоть сейчас можно уже на полях использовать вместо отравы: все вредители от нее тут же передохнут! Сам говорил: это не жизнь. Или будешь отпираться?
- Не буду, - буркнул Олег. – Правда, я думал, вам такое как раз и нравится.
- Какое «такое»? – поинтересовался призрак.
- Ну… готичное, что ли… Мрачное. Брутальное.
- Что-о??.
Призрак заколыхался, издавая странный шелестящий звук. Было похоже, будто отряхивают от снега старую меховую шубу.
- А что? – обиделся Олег, догадавшись, что призрак смеется. – Вы же существа тьмы и печали. Значит, вас должно привлекать все, что с ней связано.
Он не понял, что произошло.
Глаза призрака вдруг вспыхнули, словно фары наезжающего на него автомобиля, а потом на Олега дохнуло стылым холодом. Призрак висел у самого его лица, и выражение его глаз говорило о том, что он просто в ярости.
- Да что ты об этом знаешь? – свирепо спросил призрак. – Что ты знаешь о тьме и о том, «что с ней связано»? Ты думаешь, если развел всю эту декадентщину, то тебе уже что-то известно о печали? Ты считаешь, что поддавшись собственной слабости, ты как-то приблизился к пониманию тоски? Ты всерьез полагаешь, если удача на минуту отвернулась от тебя, ты уже постиг все глубины отчаяния? Или тебе кажется, что научившись бросаться красивыми словами, в которых ничего не смыслишь, ты овладел тайнами мрака?.. В таком случае – ты просто глупец! Ты и рядом с этим не стоял. Ты упомянул о тоске? А что бы ты сказал, если бы не мог ощутить ни ветра, ни солнечного луча на своем лице, ни аромата цветка; не чувствовал прикосновения чьей-то руки; не знал, как радоваться новому дню или приходу друга; забыл, что такое слезы?.. Ты говорил об отчаянии? Тогда представь себе, каково это: перестать ощущать биение собственного сердца или ток крови… И день ото дня существовать, перебирая зерна памяти, в которых живет отголосок того, что потеряно, и что уже недостижимо. Сухие зерна, сложенные в мешок… Их все больше, но что толку в сухом зерне? Даже если их тысячи, этого слишком мало, слишком мало для того, чтобы жить! Не осталось того, что наполняло все смыслом. Ни вкусов, ни запахов, ни эмоций… Мир подернулся серой пленкой. И всё осталось там, за этой пеленой. Оно рядом, но прикоснуться к нему нельзя. Как бы ни старался... – призрак, переводя дух, замолчал.
Олег видел его яростно горящие глаза, похожие на два маленьких раскаленных жерла из самого сердца земли. Постепенно огонь в них угасал, пока они вновь не стали двумя маленькими болотными огоньками. Вместе с огнем ушли и эмоции Олегового собеседника. Его голос снова стал холоден и безжизнен. А еще, как показалось Олегу, его наполнила невероятная усталость.
- Мы по горло сыты твоей готикой, - проговорил призрак, - а мрачного и брутального в нашей жизни столько, что нас от этого просто тошнит.
- Но… Что же в таком случае вы хотите?..
Призрак с горечью усмехнулся.
- Неужели ты еще не догадался? – сказал он. - Того, что вы, люди, ни во что не ставите и ни во что не цените, пока это у вас есть. Того, чем разбрасываетесь и безжалостно разбазариваете, словно оно никогда не закончится и будет длиться вечно… Вы, люди, не понимаете…
- Ты презираешь людей?
- Да нет же, кретин, нет!! Мы просто, как и вы, хотим жить. Жить!!
- Но ведь ты и так живешь… в некотором смысле.
- Это не жизнь… - эхом Олеговских слов прошелестел призрак. – Ты сам говорил. Ты такой же, как я…
- Но зачем же тогда ты пришел ко мне? Именно ко мне!.. Почему я? – допытывался Олег.
- У тебя есть то, что нужно мне. А у меня – то, что необходимо тебе. Потому и пришел, идиот!.. – раздражаясь, ответил призрак.
При последних словах Олег замер. В интонации, с которой они были сказаны, ему послышалось что-то знакомое. И мысль, которая после этого пришла ему в голову, была настолько нелепой и бредовой, что, наверное, следовало ее озвучить вслух.
- Валька?..
Призрак дернулся. Прозрачное, как плоть медузы, тело его заколебалось, задрожало, пошло мелкой рябью.
- Это ведь ты, да?.. Ты?..
- Кто такой этот …Валька? – призрак на секунду помедлил, словно примеряя на себя это имя.
Олега будто холодной водой окатили.
- Друг. – коротко бросил он и в сердцах стукнул себя по лбу. – Какой же я дурак! Размечтался!.. Ты – не Валька…
- Не знаю… - вдруг растерянно сказал призрак. – Может быть… немножко… Не помню.
- Не понимаю… Как это – не помнишь? Ты ведь говорил, что именно память дает тебе возможность существовать.
- Да. Это так. Но у нас, у призраков, все немного иначе, чем у людей.
- В каком смысле?
- Видишь ли… - начал призрак. – Хм… Боюсь, если стану вдаваться в физические законы, на которых это основано, тебе ничего не будет понятно: все слишком сложно и запутано. Поэтому объясню в двух словах, – и преподавательским голосом продолжил: – Покидая тела и переходя в подобное состояние, мы изменяемся не только физически, но и перерождаемся духовно, вливаясь в некое общее поле. Отныне мы не привязаны к какому-либо конкретному «я», мы – это конгломерат из того, что принято называть душами.
Поэтому в некотором смысле память у нас общая. Она помогает нам не исчезнуть. Но она лишена личностной сущности, очищена и выхолощена от индивидуальности. Мы не помним, кем были до перерождения. Мы только носим в себе память бесчисленных жизней, воспоминания о настоящем и ушедшем. Но что такое воспоминание по сравнению с настоящей жизнью? Туманный снимок реальности, безликий и бездушный ее отпечаток…
- Знакомо…
- Вот почему я здесь. Если ты согласишься, мы можем это изменить.
- Как?
- Слившись в единое целое.
- То есть… Тебе нужно мое тело, так что ли? В качестве вместилища? - Олег хмуро усмехнулся. - Но разве ты не заметил, приятель, что выбрал для этого слегка подпорченный сосуд? Что тебе в нем проку? Впрочем… - взгляд скользнул по лежащему на полу лезвию. - Что так – что так… Мне все равно. Делай с ним что хочешь.
- Значит, если я займу его, ты уступишь без боя?.. – холодно проговорил призрак.
- Просто, думаю, в любом случае вряд ли смогу что-то предпринять, - признался Олег, глядя в сторону.
Глаза призрака на мгновение гневно вспыхнули.
- Получается, ты считаешь, что я собираюсь присосаться к тебе, как пиявка? Я тебе что, паразит?..
- Скажешь, не так? – обозлился Олег. - Разве ваш брат этим не промышляет? Найдете себе какого-нибудь идиотуса вроде меня, и ездите на нем, пока он копыта не отбросит. А что? Очень удобно: никто ведь о нем даже не вспомнит. Кому он нужен, несчастный калека? А как поизносится, можно и другого поискать. Проблем-то!..
- Ты, кажется, насмотрелся низкопробных пошлых фильмов, «приятель», - передразнил Олега призрак. Глаза его просто полыхали. А голос стал низким и рокочущим, словно дальние отголоски грома.
Но Олег не обратил на это внимания. Его несло.
- Да ладно тебе! – цинично хохотнул он. – Чего церемониться? Давай уж, вселяйся. Только побыстрее, а то меня чего-то с души воротит. И давай безо всех этих красивостей насчет помощи и спасения, идет?.. Лучше по-деловому. По-современному. Как все живут. «Пришел. Увидел. Захватил». Как тебе привычнее. Свидетелей все равно нет; да и полицию вызывать я не буду; не поверят. А передо мной можешь не прикидываться душкой. Все вы одинаковые.
- Ты действительно так считаешь?.. – медленно и тихо спросил призрак.
Олег не ответил, усиленно делая вид, что разглядывает обои. Они еще больше покоробились и пошли сизыми пузырями.
Краем глаза Олег увидел, как призрак заметался из стороны в сторону, будто ища выхода, а потом исчез из поля зрения. Когда Олег решился повернуть голову, его нигде не было.
Олег понял, что только что оскорбил его до глубины души. Оскорбил человека, просто выместив на нем всю накопившуюся за прошедшее время злость. Ну, хорошо, - пусть не человека, призрака… Что с того? Даже в этом случае он не вправе был бросать ему такие обвинения.
На душе вдруг снова стало сумрачно и слякотно. Как будто кто-то вылил туда ушат зловонной осенней жижи.
Продолжение следует.
воскресенье, 05 июля 2015
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Моим друзьям и близким,
которые всегда были рядом.
И, конечно же, -
незабвенным Митчеллу, Джорджу и Энни,
навсегда разрушившим мой стереотип
о монстрах.
СИМБИОНТ
… «Олени-олени: хвать за колени!»
Почему эта детская присказка вспомнилась ему именно сейчас, в три часа ночи, Олег не знал. Мама всегда в детстве приговаривала что-то подобное, когда делала ему массаж ног. Ног, которые даже не знали, что такое ссадина или царапина.
Подумать страшно: ни единой царапины за всю жизнь!
Только Олегу почему-то нестерпимо хотелось, чтобы царапины были. Чтобы он приходил домой, а мама мазала их зеленкой. Или даже йодом, хотя он и жжется сильнее. А потом бы они заживали, и на загорелых шоколадных коленках оставались тонкие белые шрамики. И это было бы просто здорово! И вовсе не потому, что шрамы украшают мужчину, - просто это было бы напоминание о его проделках и похождениях. А это значило бы, что ноги у Олега совершенно нормальные, а вовсе не похожие на пару бледных переваренных макаронин, которым не хватило соли, крахмала, присмотра или чего там еще...
Олег не мог пожаловаться ни на отсутствие любви, ни на отсутствие заботы или присмотра. Мама у него была самая лучшая на свете! Но Олеговым ногам тоже, видимо, чего-то не хватило. И хотя мама корила этим себя, Олег знал, что она ни в чем не виновата. Однажды, когда он уже был достаточно смышленым, чтобы сложить два и два, из болтовни соседок он вывел, что его несчастье связано с тем, что при его родах что-то пошло не так. Кто-то из докторов или акушерок допустил ошибку. Вольную или невольную – не важно. Важно, что она стала причиной неподвижности его ног. Именно поэтому они уродились белые, тонкие и безжизненные, как стебельки, выросшие под камнем и лишенные солнечного света. Они не порадовали маму первыми неловкими и неумелыми шажками. Ни разу в жизни не пинали мяч, не скакали через три ступеньки по лестнице, не лазали по деревьям и заборам и ни разу не плюхались на асфальт, сдирая коленки в кровь.
И Олег дико завидовал своему соседу Вальке, который всё лето щеголял в шортах и каждый день приносил домой кучу синяков или царапок, заработанных в очередной игре или битве с дворовыми котами.
Он завидовал Вальке, даже когда узнал, что Валька сломал ногу. Завидовал, потому что Валька героически спрыгнул с крыши сарая, испытывая самодельный парашют из зонтика, и Олег много бы что отдал за то, чтобы спрыгнуть вместе с ним. Ему и двух ног было бы не жалко, только бы пережить такое приключение! Тем более, Вальке в больнице сказали, что перелом «чистый», и скоро он будет бегать, как ни в чем ни бывало.
Но Валька все равно ныл, не желая торчать на больничной койке две недели, - словно забыв о том, что Олег сидит в своем кресле уже целую вечность.
А тут всего каких-то пару недель. Подумаешь! Плюнуть и растереть. Олег бы согласился даже месяц пролежать на растяжке, лишь бы знать, что всё ЭТО закончится.
С его ногами об этом можно было забыть. Мама разминала его непослушные, практически мертвые, ноги, Олег улыбался, слушая ее смешные считалки про оленей, зайчиков и собачек и знал, что ЭТО не закончится никогда.
«Олени-олени…» Вот ведь привязалось! Столько лет прошло, мамы давно уже нет, а олени всё еще оставались с Олегом... Как и эти чертовы колени, навсегда приковавшие его к инвалидному креслу.
…Сначала он еще боролся. У него была квартира, какая-никакая работа, окно на шумный и веселый скверик и Валька, не забывший их детской дружбы и прибегавший к нему чуть ли не каждый день после того, как мамы не стало. Он снабжал Олега последними новостями, чинил его хиленький, виды видавший компьютер, следил за тем, чтобы холодильник Олега всегда был полон и вытаскивал его по выходным в кино или парк. Словом, будоражил, ворошил, теребил, не давая Олегу скатиться в пучину безысходной тоски.
И Олег, отупевший и омертвевший, стал понемногу отходить. Глаза его стали веселыми и жадными, они ловили каждое пролетающее мгновение, будто желая запечатлеть его навеки. Ему понравилось жить. Валька втянул его в это дело.
Валька его даже с девушками знакомил, в своей шутливой манере рекомендуя Олега как «парня хоть куда с личным автотранспортом». И пусть при виде коляски лица у девушек сначала разочарованно вытягивались, зато потом, через несколько минут, когда Олег, поборов свою дикую природную стеснительность, начинал говорить, половина следовавшей за Валькой девичьей стайки неизменно перекочевывала к нему. И он шутил, импровизировал, смеялся и катал их на своем «Седане», - как окрестил Валька его двухколесную колымагу, - выделывая на ней немыслимые пируэты, и снова шутил и смеялся, вызывая ответный смех и восторг в глазах. И чувствовал себя настоящим.
…А потом случилось так, что его контора переехала к черту на кулички, и Олег при всем желании не смог бы добираться до работы вовремя. Разве что у него завелся бы личный вертолет. Три пересадки – из метро на автобус, с автобуса – на трамвай, с трамвая – на электричку, - даже его вполне современное кресло этого просто бы не выдержало. Не говоря уже о самом Олеге. Три пересадки и три часа давки, нервов и духоты. Плюс обратный путь.
Ему вернули трудовую книжку и сказали, что, к сожалению, изменить график работы для одного Олега не представляется возможным. Таковы правила.
…Через полгода, когда закончились деньги, отложенные на новый компьютер, пришлось съехать с квартиры. Олегу с его пенсией стало не по карману оплачивать лишнюю жилплощадь, и он поменял свою двухкомнатную уютную квартиру на однокомнатный холодный «трамвайчик» в старой хрущевке.
На еду, впрочем, хватало, что дало ему право гордо отказаться от Валькиных денег и получить от того подзатыльник, сопровождавшийся бурным Валькиным монологом о том, какой он, Олег, оказывается, кретин и идиот. Валька обиделся и целую неделю после этого отказывался играть с ним в шахматы, мрачно клея обои и перекрашивая покрытые чудовищной болотной краской двери. Старая краска не желала сдаваться, и проступала даже сквозь третий слой белил.
А еще через неделю полил нешуточный ливень, и вся Валькина работа по приведению Олеговой халупы в человеческий вид тоже пошла насмарку: в довесок ко всему протекла еще и крыша, так как квартира была на последнем этаже. Обои намокли и приобрели буро-серый оттенок.
Валька куда-то ходил, с кем-то ругался в ЖЭКе; крышу обещали починить, но шли дни, а никто так и не явился. И квартира постепенно возвращала себе прежний вид, отвоевывая у Вальки с таким трудом взятые им позиции.
Однако Олег не отчаялся и продолжал искать работу, надеясь, когда с финансами станет получше, переехать в какую-нибудь более приспособленную для житья комнату. Валька как-то вскользь упомянул о надомничестве, - наверное, это был бы вариант, - но, обсудив все с Олегом, отказался от него.
«Ты пойми, Валька, - говорил Олег. – Я же загнусь здесь просто. Мне простор нужен! Люди. Пища для ума и души. Не могу я без этого!». «Да уж! – улыбаясь, согласился Валька. – Затворником я тебя точно не представляю. А уж домохозяйкой – тем более!» Посмеявшись, к этому они больше не возвращались.
…Шло время, а подходящей работы все не было. То, что предлагали, Олега не устраивало. А там, куда он пошел бы с удовольствием, ему давали вежливый от ворот поворот. Приходилось киснуть в своих четырех стенах.
О прогулках можно было забыть, потому что спускаться на кресле по тамошней лестнице даже с помощью Вальки было равносильно самоубийству. Но у него ведь еще оставалось окно и неизменный Валька!
Валька стал приезжать через день, хотя это и доставляло ему массу хлопот и отнимало уйму времени. Но он только отмахивался и отшучивался, говоря, что поездка к Олегу – лучший способ убежать от повседневной рутины.
Олег, подспудно чувствуя свою вину перед другом, которому приходилось бросать ради него все свои дела, в то же время был безмерно рад, что может видеть Вальку так часто. Он, шутя, часто называл его своим вторым окном в мир. А по сути, так оно и было. Тем более, что окно его новой квартиры, как оказалось, упирается в глухую стену стоящей рядом угрюмой и серой пятиэтажки.
Но Олегу было плевать. Пока у него был Валька, он знал, что мир распахнут и открыт для него. Он был еще нормальным, обычным человеком, у которого, как это иногда случается с каждым, просто возникли кое-какие жизненные трудности.
А потом Валька неожиданно перестал приезжать, и у Олега осталось только окно, в которое день за днем стал барабанить дождь. В город пришла осень, и мир умирал, смывая с лица последний карнавальный грим лета и готовясь накрыться саваном первого снега.
Олег жадно смотрел в окно и ждал Вальку, потому что не мог даже допустить, что после стольких лет дружбы тот его бросит.
Он ошибся. Валька, без которого он уже не мог обходиться, Валька, заставивший его поверить в себя и научивший жить, его все-таки бросил. Правда, причину Олег узнал много позднее.
…Как-то раз в дверь Олеговой квартиры постучали (звонок безнадежно и давно сломался, а починить было некому).
Олег, думая, что это Валька, которого он по нечаянности проворонил, как сумасшедший, бросился к двери, забыв и о своих ногах, и о коляске, и о габаритах нового жилья. Коляска, не вписавшись в поворот, зацепилась колесом за косяк и грохнулась на пол, создавая самое настоящее ДТП и увлекая за собой обрадовавшегося было Олега. Олег не успел выставить руки вперед и ударился головой о пол. Удар был настолько силен, что Олег, вероятно, даже на несколько секунд потерял сознание.
Когда он очнулся и кое-как дополз до двери, там уже никого не было. А рядом с дверью у самого порога белела записка, - сложенный вчетверо листок бумаги в клеточку.
Зажав записку в одной руке, Олег закрыл дверь и целых полчаса воевал с креслом, пытаясь вразумить его и поставить на «ноги». Затем его вырвало, и он потратил еще полчаса на то, чтобы унять головокружение и забраться на свой непокорный трон.
А затем, уже сидя в извечном проклятом кресле, он прочитал записку и понял, что у него осталось только ОДНО окно. А Вальки больше нет и никогда не будет.
«Несчастный случай» - такими нелепыми и ничего не значащими словами ему сообщили о том, что его «окно в мир» захлопнулось.
На улице шел дождь, а Вальки больше не было. Мир умирал, оплакивая чьи-то погибшие мечты и надежды, и еще не зная, что когда-нибудь возродится – в новой листве, траве и цветах, - без Вальки.
И тогда Олег впервые ощутил себя тем, кем он и был, вероятно, с самого начала, - «человеком с ограниченными физическими возможностями», - если использовать политкорректное и еще одно нелепое слово, придуманное людьми, чтобы не смотреть правде в лицо. А попросту - уродом, калекой и инвалидом. И позавидовал Вальке в третий и последний раз. Позавидовал крепко и всерьез.
И захотел уйти.
…Дни тянулись за днями, похожие друг на друга своей серостью и бесцельностью. Олегу, чтобы запомнить, сколько их было, наверное, нужно было бы делать зарубки как потерпевшему кораблекрушение Робинзону, потому что они сливались в один бесцветный поток и оставляли после себя только тоску.
Казалось, тоска сочится отовсюду: от потемневших сырых обоев, от расплывающегося все больше и больше на потолке мокрого уродливого пятна, от покоробившейся на двери краски… Дверь, словно змея, меняющая кожу, облезала, превращаясь в какое-то пятнистое тоскливое чудовище. Олег, чтобы не смотреть на нее, отворачивался к окну. Но и там его взгляд натыкался только на серую шкуру соседнего дома, и вскоре Олег уже уверился в том, что кроме тоски ничего нет.
И не было никого, кто взялся бы его в этом разубедить.
… А потом он проснулся среди ночи и окончательно решился.
…«Олени-олени»… Забавная детская присказка. Мамин добрый, мягкий голос и мягкие, нежные руки. Она ушла, оставив Олегу своих смешных оленей. Потом ушел Валька, забрав с собой целый мир.
- Гуд бай, Америка, - пробормотал Олег.
Его больше ничего не держало.
Олег взглянул на лежащий на подоконнике предмет. Взял его в правую руку и закатал рукав на левой.
Продолжение следует.
которые всегда были рядом.
И, конечно же, -
незабвенным Митчеллу, Джорджу и Энни,
навсегда разрушившим мой стереотип
о монстрах.
СИМБИОНТ
… «Олени-олени: хвать за колени!»
Почему эта детская присказка вспомнилась ему именно сейчас, в три часа ночи, Олег не знал. Мама всегда в детстве приговаривала что-то подобное, когда делала ему массаж ног. Ног, которые даже не знали, что такое ссадина или царапина.
Подумать страшно: ни единой царапины за всю жизнь!
Только Олегу почему-то нестерпимо хотелось, чтобы царапины были. Чтобы он приходил домой, а мама мазала их зеленкой. Или даже йодом, хотя он и жжется сильнее. А потом бы они заживали, и на загорелых шоколадных коленках оставались тонкие белые шрамики. И это было бы просто здорово! И вовсе не потому, что шрамы украшают мужчину, - просто это было бы напоминание о его проделках и похождениях. А это значило бы, что ноги у Олега совершенно нормальные, а вовсе не похожие на пару бледных переваренных макаронин, которым не хватило соли, крахмала, присмотра или чего там еще...
Олег не мог пожаловаться ни на отсутствие любви, ни на отсутствие заботы или присмотра. Мама у него была самая лучшая на свете! Но Олеговым ногам тоже, видимо, чего-то не хватило. И хотя мама корила этим себя, Олег знал, что она ни в чем не виновата. Однажды, когда он уже был достаточно смышленым, чтобы сложить два и два, из болтовни соседок он вывел, что его несчастье связано с тем, что при его родах что-то пошло не так. Кто-то из докторов или акушерок допустил ошибку. Вольную или невольную – не важно. Важно, что она стала причиной неподвижности его ног. Именно поэтому они уродились белые, тонкие и безжизненные, как стебельки, выросшие под камнем и лишенные солнечного света. Они не порадовали маму первыми неловкими и неумелыми шажками. Ни разу в жизни не пинали мяч, не скакали через три ступеньки по лестнице, не лазали по деревьям и заборам и ни разу не плюхались на асфальт, сдирая коленки в кровь.
И Олег дико завидовал своему соседу Вальке, который всё лето щеголял в шортах и каждый день приносил домой кучу синяков или царапок, заработанных в очередной игре или битве с дворовыми котами.
Он завидовал Вальке, даже когда узнал, что Валька сломал ногу. Завидовал, потому что Валька героически спрыгнул с крыши сарая, испытывая самодельный парашют из зонтика, и Олег много бы что отдал за то, чтобы спрыгнуть вместе с ним. Ему и двух ног было бы не жалко, только бы пережить такое приключение! Тем более, Вальке в больнице сказали, что перелом «чистый», и скоро он будет бегать, как ни в чем ни бывало.
Но Валька все равно ныл, не желая торчать на больничной койке две недели, - словно забыв о том, что Олег сидит в своем кресле уже целую вечность.
А тут всего каких-то пару недель. Подумаешь! Плюнуть и растереть. Олег бы согласился даже месяц пролежать на растяжке, лишь бы знать, что всё ЭТО закончится.
С его ногами об этом можно было забыть. Мама разминала его непослушные, практически мертвые, ноги, Олег улыбался, слушая ее смешные считалки про оленей, зайчиков и собачек и знал, что ЭТО не закончится никогда.
«Олени-олени…» Вот ведь привязалось! Столько лет прошло, мамы давно уже нет, а олени всё еще оставались с Олегом... Как и эти чертовы колени, навсегда приковавшие его к инвалидному креслу.
…Сначала он еще боролся. У него была квартира, какая-никакая работа, окно на шумный и веселый скверик и Валька, не забывший их детской дружбы и прибегавший к нему чуть ли не каждый день после того, как мамы не стало. Он снабжал Олега последними новостями, чинил его хиленький, виды видавший компьютер, следил за тем, чтобы холодильник Олега всегда был полон и вытаскивал его по выходным в кино или парк. Словом, будоражил, ворошил, теребил, не давая Олегу скатиться в пучину безысходной тоски.
И Олег, отупевший и омертвевший, стал понемногу отходить. Глаза его стали веселыми и жадными, они ловили каждое пролетающее мгновение, будто желая запечатлеть его навеки. Ему понравилось жить. Валька втянул его в это дело.
Валька его даже с девушками знакомил, в своей шутливой манере рекомендуя Олега как «парня хоть куда с личным автотранспортом». И пусть при виде коляски лица у девушек сначала разочарованно вытягивались, зато потом, через несколько минут, когда Олег, поборов свою дикую природную стеснительность, начинал говорить, половина следовавшей за Валькой девичьей стайки неизменно перекочевывала к нему. И он шутил, импровизировал, смеялся и катал их на своем «Седане», - как окрестил Валька его двухколесную колымагу, - выделывая на ней немыслимые пируэты, и снова шутил и смеялся, вызывая ответный смех и восторг в глазах. И чувствовал себя настоящим.
…А потом случилось так, что его контора переехала к черту на кулички, и Олег при всем желании не смог бы добираться до работы вовремя. Разве что у него завелся бы личный вертолет. Три пересадки – из метро на автобус, с автобуса – на трамвай, с трамвая – на электричку, - даже его вполне современное кресло этого просто бы не выдержало. Не говоря уже о самом Олеге. Три пересадки и три часа давки, нервов и духоты. Плюс обратный путь.
Ему вернули трудовую книжку и сказали, что, к сожалению, изменить график работы для одного Олега не представляется возможным. Таковы правила.
…Через полгода, когда закончились деньги, отложенные на новый компьютер, пришлось съехать с квартиры. Олегу с его пенсией стало не по карману оплачивать лишнюю жилплощадь, и он поменял свою двухкомнатную уютную квартиру на однокомнатный холодный «трамвайчик» в старой хрущевке.
На еду, впрочем, хватало, что дало ему право гордо отказаться от Валькиных денег и получить от того подзатыльник, сопровождавшийся бурным Валькиным монологом о том, какой он, Олег, оказывается, кретин и идиот. Валька обиделся и целую неделю после этого отказывался играть с ним в шахматы, мрачно клея обои и перекрашивая покрытые чудовищной болотной краской двери. Старая краска не желала сдаваться, и проступала даже сквозь третий слой белил.
А еще через неделю полил нешуточный ливень, и вся Валькина работа по приведению Олеговой халупы в человеческий вид тоже пошла насмарку: в довесок ко всему протекла еще и крыша, так как квартира была на последнем этаже. Обои намокли и приобрели буро-серый оттенок.
Валька куда-то ходил, с кем-то ругался в ЖЭКе; крышу обещали починить, но шли дни, а никто так и не явился. И квартира постепенно возвращала себе прежний вид, отвоевывая у Вальки с таким трудом взятые им позиции.
Однако Олег не отчаялся и продолжал искать работу, надеясь, когда с финансами станет получше, переехать в какую-нибудь более приспособленную для житья комнату. Валька как-то вскользь упомянул о надомничестве, - наверное, это был бы вариант, - но, обсудив все с Олегом, отказался от него.
«Ты пойми, Валька, - говорил Олег. – Я же загнусь здесь просто. Мне простор нужен! Люди. Пища для ума и души. Не могу я без этого!». «Да уж! – улыбаясь, согласился Валька. – Затворником я тебя точно не представляю. А уж домохозяйкой – тем более!» Посмеявшись, к этому они больше не возвращались.
…Шло время, а подходящей работы все не было. То, что предлагали, Олега не устраивало. А там, куда он пошел бы с удовольствием, ему давали вежливый от ворот поворот. Приходилось киснуть в своих четырех стенах.
О прогулках можно было забыть, потому что спускаться на кресле по тамошней лестнице даже с помощью Вальки было равносильно самоубийству. Но у него ведь еще оставалось окно и неизменный Валька!
Валька стал приезжать через день, хотя это и доставляло ему массу хлопот и отнимало уйму времени. Но он только отмахивался и отшучивался, говоря, что поездка к Олегу – лучший способ убежать от повседневной рутины.
Олег, подспудно чувствуя свою вину перед другом, которому приходилось бросать ради него все свои дела, в то же время был безмерно рад, что может видеть Вальку так часто. Он, шутя, часто называл его своим вторым окном в мир. А по сути, так оно и было. Тем более, что окно его новой квартиры, как оказалось, упирается в глухую стену стоящей рядом угрюмой и серой пятиэтажки.
Но Олегу было плевать. Пока у него был Валька, он знал, что мир распахнут и открыт для него. Он был еще нормальным, обычным человеком, у которого, как это иногда случается с каждым, просто возникли кое-какие жизненные трудности.
А потом Валька неожиданно перестал приезжать, и у Олега осталось только окно, в которое день за днем стал барабанить дождь. В город пришла осень, и мир умирал, смывая с лица последний карнавальный грим лета и готовясь накрыться саваном первого снега.
Олег жадно смотрел в окно и ждал Вальку, потому что не мог даже допустить, что после стольких лет дружбы тот его бросит.
Он ошибся. Валька, без которого он уже не мог обходиться, Валька, заставивший его поверить в себя и научивший жить, его все-таки бросил. Правда, причину Олег узнал много позднее.
…Как-то раз в дверь Олеговой квартиры постучали (звонок безнадежно и давно сломался, а починить было некому).
Олег, думая, что это Валька, которого он по нечаянности проворонил, как сумасшедший, бросился к двери, забыв и о своих ногах, и о коляске, и о габаритах нового жилья. Коляска, не вписавшись в поворот, зацепилась колесом за косяк и грохнулась на пол, создавая самое настоящее ДТП и увлекая за собой обрадовавшегося было Олега. Олег не успел выставить руки вперед и ударился головой о пол. Удар был настолько силен, что Олег, вероятно, даже на несколько секунд потерял сознание.
Когда он очнулся и кое-как дополз до двери, там уже никого не было. А рядом с дверью у самого порога белела записка, - сложенный вчетверо листок бумаги в клеточку.
Зажав записку в одной руке, Олег закрыл дверь и целых полчаса воевал с креслом, пытаясь вразумить его и поставить на «ноги». Затем его вырвало, и он потратил еще полчаса на то, чтобы унять головокружение и забраться на свой непокорный трон.
А затем, уже сидя в извечном проклятом кресле, он прочитал записку и понял, что у него осталось только ОДНО окно. А Вальки больше нет и никогда не будет.
«Несчастный случай» - такими нелепыми и ничего не значащими словами ему сообщили о том, что его «окно в мир» захлопнулось.
На улице шел дождь, а Вальки больше не было. Мир умирал, оплакивая чьи-то погибшие мечты и надежды, и еще не зная, что когда-нибудь возродится – в новой листве, траве и цветах, - без Вальки.
И тогда Олег впервые ощутил себя тем, кем он и был, вероятно, с самого начала, - «человеком с ограниченными физическими возможностями», - если использовать политкорректное и еще одно нелепое слово, придуманное людьми, чтобы не смотреть правде в лицо. А попросту - уродом, калекой и инвалидом. И позавидовал Вальке в третий и последний раз. Позавидовал крепко и всерьез.
И захотел уйти.
…Дни тянулись за днями, похожие друг на друга своей серостью и бесцельностью. Олегу, чтобы запомнить, сколько их было, наверное, нужно было бы делать зарубки как потерпевшему кораблекрушение Робинзону, потому что они сливались в один бесцветный поток и оставляли после себя только тоску.
Казалось, тоска сочится отовсюду: от потемневших сырых обоев, от расплывающегося все больше и больше на потолке мокрого уродливого пятна, от покоробившейся на двери краски… Дверь, словно змея, меняющая кожу, облезала, превращаясь в какое-то пятнистое тоскливое чудовище. Олег, чтобы не смотреть на нее, отворачивался к окну. Но и там его взгляд натыкался только на серую шкуру соседнего дома, и вскоре Олег уже уверился в том, что кроме тоски ничего нет.
И не было никого, кто взялся бы его в этом разубедить.
… А потом он проснулся среди ночи и окончательно решился.
…«Олени-олени»… Забавная детская присказка. Мамин добрый, мягкий голос и мягкие, нежные руки. Она ушла, оставив Олегу своих смешных оленей. Потом ушел Валька, забрав с собой целый мир.
- Гуд бай, Америка, - пробормотал Олег.
Его больше ничего не держало.
Олег взглянул на лежащий на подоконнике предмет. Взял его в правую руку и закатал рукав на левой.
Продолжение следует.
суббота, 14 марта 2015
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
"Когда власть любви превзойдет любовь к власти, мир обретет покой".
Джимми Хендрикс.
Джимми Хендрикс.
пятница, 13 марта 2015
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
"Нет такого понятия: судьба. Есть только право выбора".
(Фильм "Роковое число 23").
(Фильм "Роковое число 23").
четверг, 12 марта 2015
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
"Глупые люди будут всегда. И всегда будут катастрофы. Но ломают вас не они, а страх".
("Анатомия страсти". 10-24)
("Анатомия страсти". 10-24)
вторник, 10 марта 2015
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
"...Мир, каким мы его знали, исчез. Но сохранять человечность - это наш выбор".
( "Ходячие мертвецы". 2-11)
( "Ходячие мертвецы". 2-11)
четверг, 12 февраля 2015
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Вот. Решила забежать и посмотреть: что и как тут.
Всё тихо, как оказалось. Никого и ничего.
Убегаю, ибо много еще сделать предстоит.
Ждут своей очереди книги Теуна Мареза, Флоринды Доннер, Меррел-Вольфа...
Да и свои опусы тоже томятся, дожидаются моего вмешательства. Так что - до встречи!))
Всё тихо, как оказалось. Никого и ничего.
Убегаю, ибо много еще сделать предстоит.
Ждут своей очереди книги Теуна Мареза, Флоринды Доннер, Меррел-Вольфа...
Да и свои опусы тоже томятся, дожидаются моего вмешательства. Так что - до встречи!))
понедельник, 04 августа 2014
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Хуже невежества может быть только агрессивное торжествующее невежество.
понедельник, 19 мая 2014
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
***
Бог, отдай назад мою кошку! –
Ту, что взял, чтоб терлась об ноги,
Если ты такой уж хороший.
Иль людьми придуманы боги?
Ту, что, вдруг вскочив, рвалась к двери,
Только лишь ключом в замке клацну,
Чтоб погладил я шерстку зверю,
Потому что все любят ласку.
Ту, что мне была как священник –
Изливал я ей свою душу,
Хоть была плохой собеседник,
Но могла внимательно слушать.
Ту, что брать могла мою пищу
Иль лакать из блюдечка воду,
И себя я чувствовал высшим
Существом, приравненным к Богу.
Она жалась к людям, просила
Снять болезни цепкие когти –
Люди оказались бессильны
И ничуть не лучше, чем кошки.
Тех, кого пускаем мы в сердце,
Отпускаем поздно иль рано.
С коготками вырвано тельце,
Время лижет рваную рану.
Я могу сказать только: «Мяу!»,
Потому что нет объясненья,
Для чего красивых и мягких
Зарывать в морозную землю.
Бог, отдай назад мою кошку! –
Ту, что ввек тебя не полюбит,
Если ты такой уж хороший.
Иль богов придумали люди?
Бог, отдай назад мою кошку! –
Ту, что взял, чтоб терлась об ноги,
Если ты такой уж хороший.
Иль людьми придуманы боги?
Ту, что, вдруг вскочив, рвалась к двери,
Только лишь ключом в замке клацну,
Чтоб погладил я шерстку зверю,
Потому что все любят ласку.
Ту, что мне была как священник –
Изливал я ей свою душу,
Хоть была плохой собеседник,
Но могла внимательно слушать.
Ту, что брать могла мою пищу
Иль лакать из блюдечка воду,
И себя я чувствовал высшим
Существом, приравненным к Богу.
Она жалась к людям, просила
Снять болезни цепкие когти –
Люди оказались бессильны
И ничуть не лучше, чем кошки.
Тех, кого пускаем мы в сердце,
Отпускаем поздно иль рано.
С коготками вырвано тельце,
Время лижет рваную рану.
Я могу сказать только: «Мяу!»,
Потому что нет объясненья,
Для чего красивых и мягких
Зарывать в морозную землю.
Бог, отдай назад мою кошку! –
Ту, что ввек тебя не полюбит,
Если ты такой уж хороший.
Иль богов придумали люди?
пятница, 25 апреля 2014
Человеку нужен че-ло-век...(С. Лем)
Я клавишей стаю кормил с руки
Под хлопанье крыльев, плеск и клекот,
Я вытянул руки, я встал на носки,
Рукав завернулся, ночь терлась об локоть.
И это был пруд, и было темно,
Пылали кадушки с полуночным дегтем,
И было волнами обглодано дно
У лодки, и грызлися птицы у локтя.
И было темно, и это был пруд
И волны, и птиц из породы люблю вас
Казалось скорей умертвят, чем умрут
Крикливые крепкие черные клювы.
И ночь полоскалась в гортанях запруд.
Казалось, покамест птенец не накормлен,
И самки, скорей, умертвят, чем умрут
Рулады в крикливом искривленном горле.
Под хлопанье крыльев, плеск и клекот,
Я вытянул руки, я встал на носки,
Рукав завернулся, ночь терлась об локоть.
И это был пруд, и было темно,
Пылали кадушки с полуночным дегтем,
И было волнами обглодано дно
У лодки, и грызлися птицы у локтя.
И было темно, и это был пруд
И волны, и птиц из породы люблю вас
Казалось скорей умертвят, чем умрут
Крикливые крепкие черные клювы.
И ночь полоскалась в гортанях запруд.
Казалось, покамест птенец не накормлен,
И самки, скорей, умертвят, чем умрут
Рулады в крикливом искривленном горле.