***

ХИМЕРА

Первое, что она сделала - это нагадила на мою рукопись.
Вот так вот запросто: залетела в окно и ляпнула посередине исписанного листа зеленоватую кляксу.
Жирное зловонное пятно быстро расползалось, норовя попортить остальное. И хотя роман был мною заброшен несколько месяцев назад, всё равно отчего-то стало обидно.
- Кыш!..
Я взмахнул рукой, досадливо сгоняя наглую птицу со стола.
читать дальшеОна не походила ни на голубя, ни на ворону. Где это, интересно, бывает голубь размером с хорошую кастрюлю?.. Или ворона с глазами, как два циферблата? К тому же, светящихся. Ага. Глаза этого странного создания еще и светились. Вернее, мерцали, - как желтые ночные светофоры на перекрестках. Не часто, но тревожно. И еще, - хотя это мне могло и показаться, - довольно ехидно.
- Кыш, говорю!
Птица взмахнула крыльями и неуклюже перелетела на шкаф, по пути роняя серо-коричневые перья. «Она еще и больная к тому же», - тоскливо подумал я.
Перья закружились, засыпая пол, подоконник и рукопись легкими пушистыми хлопьями. Словно серый мартовский снег. Или нет, скорее, как клочья пепла от проснувшегося вулкана Везувий.
«Только этого мне не хватало для полного счастья!..»
Я и так живу, как на вулкане. Вечная нервотрепка: «возьмут-не возьмут», «напечатают-не напечатают»… Да и других забот выше крыши, а тут еще Она. Или Оно.
Не знаю уж, что это на самом деле. Нахохленное общипанное создание, похожее на сдутый баскетбольный мяч. Я почему-то сразу подумал, что еще намучаюсь с этой странной птицей.
Но не выгонять же на улицу? Тем более, дождь начался.
Я закрыл окно и принялся наводить порядок на столе.
Все бы ничего, но сроки, сроки... Из редакции звонили уже два раза, вежливо, но настойчиво интересовались, будет ли готово к понедельнику. Пришлось соврать. Бодро заверил, что непременно.
Аванс, полученный полгода назад, был уже благополучно потрачен. «То, что прислали на прошлой неделе, мы давно уже…»
Принес бы хотя то, что написано, и, глядишь, выклянчил бы еще немного, отсрочив сдачу на пару месяцев… Теперь все планы летели коту под хвост. Впрочем, почему коту? Кот тут как раз ни при чем. Во всем виновато это нелепое существо, которое угораздило отбомбиться на мой роман. И, можете меня убить, но у меня было чувство, что это оно сделало нарочно.
Я покосился на шкаф. Странная птица следила за мной, наклонив голову. На ее лице… Хм… Или что там у этих птиц на самом деле? Морда? «На птичьей морде…» Нет, пожалуй, звучит еще хуже. Пусть лучше остается как есть. По крайней мере, на лицо это больше похоже. Итак, на ее лице был написан живейший интерес. И лицо это казалось смутно знакомым. Где-то я его уже видел… Бред какой-то!..
Вздохнув, я брезгливо взял испачканные пометом листы и стал протирать их тряпкой. Презентабельности им это никак не прибавило.
- Вот же проклятая птица!.. – выругался я. - Ну что ты будешь делать?..
Со шкафа на меня иронично сверкнули два кругляша. Создание встряхнуло крыльями и несколько раз негромко каркнуло. Будь я уверен, что сошел с ума, я сказал бы, что оно засмеялось.
Мне было не до смеха: рукопись была напрочь испорчена, и это наталкивало на грустную мысль, что гонорар я не получу.
Я разложил подмокшие листы на столе и пошел на кухню за совком. Да и вредному пернатому нужно что-нибудь найти. Чем там птиц кормят? Зерном, кажется?..
Зерна у меня не было. Нашлось только пшено. Ладно, думаю, пшено тоже подойдет.
- Вот, лопай, чудо в перьях.
Я поставил чашку с пшеном на шкаф. Существо не проявило к нему никакого интереса.
- Ну, как хочешь. Упрашивать не буду.
Странная птица снова каркнула, наблюдая за моими неловкими попытками избавиться от разлетевшихся по всей комнате перьев. В этот раз карканье явно напоминало смех.
- Посмейся у меня, - мрачно пригрозил я, кое-как заметая перья на совок.
- Отчего же и не посмеяться, ежели смешно?..
Меня чуть удар не хватил.
Услышав этот странный ворчливый голос, больше похожий на клекот, я выронил совок и начал нервно крутить головой. Перья медленно опускались на линолеум.
- К-кто здесь??.
- Так-так-так: будем от реальности нос воротить? Я это.
- «Я бывают разные», - хмуро процитировал я, понимая, что или окончательно сбрендил, или в самом деле разговариваю с общипанной птицей. Верилось, конечно, с трудом, но голос исходил именно от нее. – И вообще, облезлые пельмени не разговаривают.
«Облезлый пельмень» снова засмеялся:
- Ага, значит, лучше признать, что ты «тихо сам с собою», да?.. В дурку захотелось?
- Умные все пошли, - огрызнулся я, подбирая совок и пытаясь веником загнать на него непослушные перья. – Ты что вообще такое?
- Химера я. Не узнал?
- Не имею чести, - буркнул я, коря себя за непроходимую тупость.
Химера. Ну конечно же! Как я сразу не догадался! Нелепое собачье туловище, покрытое перьями, почти человеческое лицо с огромными глазами, когтистые птичьи лапы и клюв. Хвост у Химеры был куцый. То ли оттяпал кто, то ли так по породе положено, как у некоторых собак. Если, конечно, у химер бывают породы.
- Кажется, ты мне не рад?..
Вот же порождение ехидны: еще и издевается!
- В данном случае, сама понимаешь, Синяя Птица была бы все-таки предпочтительнее, - сухо ответил я. – А ты, извини, на мою Птицу удачи как-то не тянешь.
- Знаешь, да и ты на Достоевского – тоже, - парировала Химера. – Так что по Сеньке и шапка. Кому Синюю Птицу, а тебе меня послали. Мог бы, между прочим, и спасибо сказать.
- Ну спасибо. Утешила. Чем же это, интересно, я так провинился, если мне Синей Птицы не положено?
- Тебе лучше знать, - туманно ответила Химера. – А вообще, ты, вместо того, чтобы дуться, рукописью бы занялся, пЕсатель. Тебе текст через два дня сдавать.
Она так и сказала, - через «Е»!.. Как сейчас в Сети принято. Терпеть не могу все эти новомодные глупые штуки! Если бы не этот дурацкий «пЕсатель», я бы, наверное, смолчал. Но тут меня просто захлестнуло от возмущения.
- Ну конечно!.. По-твоему, это я виноват, что он в таком состоянии?.. – я в сердцах швырнул набухший листок на стол.
- Ну извини, я не нарочно. Я же все-таки немного птица, - Химера отвернулась и невозмутимо принялась чистить перья.
Я сразу понял, что она врет.
- Ты не птица, а ходячее… то есть, летучее безобразие! – воскликнул я. - Как на авторский текст гадить – так всегда пожалуйста! Только кликни, - господа латунские тут как тут.
- А-а, так ты, значит, считаешь, что шедевр написал?
- Шедевр-не шедевр, но мне за это обещали заплатить, между прочим.
- Мда?..
Птица грузно спланировала на стол и, уцепившись когтями за его край, нагло уставилась в подсыхающую рукопись.
- И тебе что, это вот нравится? – она несколько раз тюкнула по странице клювом, будто склевывая с нее жучков.
Я хмуро молчал.
- Все это никуда не годится, - безапелляционно заявила Химера, продолжая доклевывать мой несчастный роман. - И тут, и тут – сплошная лажа.
В местах, где, по мнению Химеры, была «лажа», тут же образовались дырки.
Увидев, что мой роман превращается в решето, я вскипел.
- Э, ты что делаешь?.. Полегче!
Химера на мои слова никак не реагировала, продолжая свою разрушительную работу.
Моему негодованию не было предела.
- Да ты… Да я тебя!..
Пока не поздно, нужно было спасать то, что осталось.
- Давай-давай, - язвительно подбодрила меня птица, в то время как я лихорадочно пытался собрать листы в стопку, выхватывая их из-под ее безжалостного клюва. – Ишь, как забегал!.. Только все это подмоченное творчество выеденного яйца не стоит. Смотреть не на что.
- Не хочешь – не смотри, - обиженно отозвался я, усаживаясь на диван и перебирая страницы спасенной рукописи. – Будь у меня приличная муза, а не общипанная курица какая-то, может, я уже известным писателем бы стал…
- А, так ты думаешь, все дело во мне? – перебила меня Химера, добавив в голос яда.
Я предпочел оскорблено промолчать.
- Хорошо. Очень хорррошо!.. – Химера сердито встопорщилась и яростно сверкнула на меня желтыми глазами. – Тогда прочти, что ты там написал, гений. Читай-читай!..
Я, задетый за живое, возмущенно поднес буквально вырванные из когтей листы к лицу и, пробежав глазами пару страниц, застыл.
У кого-то из классиков есть такое выражение: «И тут пелена спала с моих глаз». Ничего себе так сказано. На века. Правда, фразу уже до того заездили, что она превратилась в штамп. Может, поэтому мне она всегда казалась слишком высокопарной и глупой.
И вдруг сейчас… Черт возьми! Со мной произошло именно то, и именно так, как написано: «пелена спала с моих глаз». Точнее не скажешь. Я словно увидел текст сторонним взглядом, освобожденным от привычки эго любоваться своим творением, не замечая там ни соринок, ни бревен.
При перечитывании оказалось, что спасать было нечего.
Сквозь расплывшиеся пятна проступал плоский юмор. Картонные герои. Убийственные диалоги.
И все это весьма дурно пахло. В прямом и переносном смысле.
Передо мной маячил бездарный текст, на который угрохано полгода бесполезного труда. И почему я раньше этого не замечал? Так что Химера была не так уж и не права...
Я покраснел. Как бы остро ни нуждался я в деньгах, предъявлять пред светлые очи редактора сотворенное убожество было ниже моего достоинства.
- В топку, все в топку, - пробормотал я, стыдливо запихивая недописанный роман в корзину для бумаг. – Что, довольна?
Последнее предназначалось моей облезлой музе, поэтому было сказано с такой степенью сарказма, на который я только был способен в данной ситуации. То есть, практически никак. А если уж совсем честно, то довольно жалко и обиженно.
Я сел на диван, сгорбился и скрестил руки на груди, сам себе напоминая растрепанную, побитую ветрами и дождями птицу. Поза закрытости и ухода в себя. Поза неудачника, который только что потерпел творческое фиаско, осознав свою полную бездарность.
Все те грандиозные прожекты, что я так долго вынашивал, все те поистине великолепные планы, что строил, все сокровенные мечты, которые тайно лелеял, - все это было не более чем иллюзией, миражом, призрачной химерой…
- Не такая уж я и призрачная, - кашлянула Химера, прервав мой мысленный поток самоуничижительной критики. – Да и о себе ты так зря.
- Отчего же зря? Ты думаешь, я ничего не понимаю? – обозлился я. – Что ни Нобелевки, ни Буккера мне вовеки не получить, и лучшее, на что я могу рассчитывать, - это издание в пять-шесть тысяч?.. Да и то разойдется по мелким захолустным магазинчикам и будет пылиться на книжных полках среди такого же моря серости до тех пор, пока его после уценки не купит для своих хозяйственных нужд какой-то нечитающий огородник… Ты думаешь, я этого не понимаю? Что я такого могу сказать миру, чтобы мир захотел меня читать?.. Я что, какие-то истины открою?.. – Я не настолько наивен. Еще Соломон, жалуясь, восклицал, что ничто не ново под этим солнцем. Соломон! А кто я? Кто?.. Где я возьму их, эти истины? Да и о каких истинах мы говорим, если они давно уже стали атавизмом, уродством, химерами?.. Прости, я не о тебе…
Я осекся и замолчал, переводя дух.
Химера смотрела на меня молча, даже желтые глаза ни разу не мигнули.
- Понимаю, что все это звучит, как бред, - хрипло сказал я. - Бред зарвавшегося эгоиста и непонятого гения, но быть духовным пастырем домохозяек и обывателей я не желаю...
Я закрыл лицо руками.
- А ты и не должен.
- Не должен? Ты так думаешь? – отозвался я, стыдясь и своей бездарности, и вырвавшихся слов, и этих вот глупых слез. – А что же делать, если они не хотят никаких истин, кроме тех, которые только подтверждают их право быть обывателями? Что же делать, если они не хотят двинуть ни одним душевным мускулом, предпочитая вместо этого набивать желудок? Что же мне тогда делать?
- Писать.
- Писать? Но если они не нуждаются ни в чем другом, кроме своей неизменной отупляющей жвачки? Что я могу?..
- Быть собой, дурачок, - мягко произнесла Химера. - И писать. Не то, за что можно выручить деньги или получить известность, не то, что положено говорить, и что будут глотать, не прожевывая, а то, что ты действительно хочешь сказать. То, что не можешь не сказать. О том, что любишь. Ненавидишь. О том, каким ты хочешь видеть мир. Просто покажи им это. Не учи, не тыкай носом, а покажи.
- Ты думаешь, им это будет интересно? – с сомнением спросил я, открывая лицо.
Глаза моей Химеры лучились теплым медовым светом. А сама она уже не казалась облезлым пельменем или сдувшимся старым мячом. Перья ее пригладились, залысины пропали, и она стала вполне даже симпатичной.
- А ты попробуй, - ответила Химера. – Читатели ведь как дети. А дети любят смотреть на мир через разноцветные стеклышки: зеленый, желтый, розовый… Покажи им мир твоими глазами. Только почаще меняй стеклышки. От одного цвета быстро устаешь, - пояснила она, - неважно, будь то черный или розовый.
Заметив, что я, удивленный ее преображением, буквально поедаю ее глазами, она засмеялась и не без кокетства повела крыльями:
- Что-то не так?..
- Я не понимаю… Как у тебя это получилось?!
- Не у меня, а у тебя, - заявила моя возродившаяся птица-феникс. – Все зависит от твоего восприятия. Меняешься ты, меняются твои мысли – меняюсь я.
- «По Сеньке – шапка»… - вспомнил я. – Так?
- Ну, если хочешь, - так.
- Значит, ты и вправду посланная ко мне муза?
- Абсолютная правда.
- Эх, где же ты раньше была!.. – прошептал я с отчаянием. – Почему не прилетела, когда я только начинал роман? Столько времени потеряно зря…
- Меня прислали, когда ты по-настоящему стал во мне нуждаться. Вспомни, ведь до этого тебе было совсем не до меня.
Я покраснел. Когда я садился за рукопись, меня не волновало ничего, кроме обещанной за нее суммы.
Честно говоря, мне не было дело ни до моих героев, ни до передряг, в которые я их посылал. Мне не было дела даже до читателей, которые будут читать эту галиматью. Я думал только о том, что когда книгу напечатают, я получу за нее кругленькую сумму. И чем больше, тем лучше. А раз так, стало быть, по коням – и вперед! Ничем не утруждаясь и ничем не заморачиваясь. Гоня строчку за строчкой, страницу за страницей пустого и никчемного текста…
- Ты права, Химера.
Я, обвиняя и становясь в позу, на самом деле не лучше тех, кого презирал. Я захотел денег и забыл, что пишут не для них.
- Но ты ведь это все-таки понял.
Я невольно вздрогнул: все-таки странно сознавать, что твои мысли читают, как открытую книгу.
- Да. Понял. Правда, слишком поздно… Роман уже безнадежно загублен.
- Разве?
Химера явно темнила. Ее прищуренные глаза хитро поблескивали.
- Э-э… То есть?.. Что ты хочешь этим сказать?
Химера повернула голову, заставив меня следовать за ее взглядом.
На столе, посередине творческого беспорядка, как ни в чем ни бывало… высилась стопкой моя рукопись!..
Я изумленно вскрикнул.
- Приступай, - сказала Химера.
- Но это невозможно!.. За такой срок… Тут же конь не валялся… - бормотал я, в то же время лихорадочно прикидывая, что и как буду менять. – Мне же никогда не успеть…
- У тебя теперь есть я. Так что забудь о невозможном. Думай только о романе.
- Да-да, конечно… Но два дня?? Что можно успеть за два дня?..
- За два дня, мой друг, при желании можно перевернуть весь мир. Или создать новый.
Моя Химера заговорщицки подмигнула.
А я облегченно засмеялся и пошел создавать миры. Разноцветные, как стеклышки.
***